Принёс
Антон Икрянников
— Волки! Волки! — надрывался пастушонок.
Над пастбищем сгущались вечерние сумерки. Из-за края близкого леса выглянула полная июньская луна. Стадо разбрелось по зелёной луговине, коровы лениво пережёвывали жвачку, и только Грендель — огромный бык — нервно поводил головой, украшенной острыми длинными рогами. Всё было спокойно, только надрывался, на крик исходил мальчишка.
— Волки!
— Где?! — на тропинке, ведущей к деревне, показался запыхавшийся старик — Ганс-охотник. За ним бежали Миллер — мукомол, Герхард — кузнец, пасечник Клаус. Последним, держась за бока, переваливался Курт — деревенский староста.
Деревенские были вооружены косами и вилами, в руках Ганса скрипел старый арбалет — двадцать лет назад тот притащил его с очередной войны, вместе с хромотой и ревматизмом. Несмотря на почтенный возраст, оружие содержалось в идеальном состоянии — и многие поколения окрестных волков могли бы это подтвердить. Они, да ещё Мюнц-разбойник. Могли бы, да мёртвые имеют полезную привычку — молчать.
— Ха! Не поверю, вы опять на это купились! — скверный мальчишка заржал, сгибаясь от хохота пополам. И даже крепкая затрещина Миллера не остановила дурацкий смех.
Взрослые стояли и хмурились, глядя на пастушонка, катавшегося по земле. Его подобрала Марта — притащила с последней ярмарки грязного оборвыша. Отмыла, отчистила... Тяжело живётся нестарой ещё вдове, да ещё и бездетной. Привела чужака — а тот и рад. Вот только характер у мелкого был прескверным — как и поведение. Не прожил в деревне и двух недель — а уже разломал два улья на пасеке, закинул камень в колёса мельницы, кинул камнем в старостину кошку.
Каждый раз его били, но он отлёживался — и вновь принимался за своё.
Марта кое-как уговорила Курта определить паскудника в пастухи, дескать — ну, что он там натворит? Стадо пасётся на привычном месте, догляд нужен чисто вполглаза, всей работы — согнать коров со дворов, да привести обратно. А нахалёнок и тут взялся пакостить.
— Я так понимаю, бить тебя бесполезно, — тяжко проговорил Ганс.
— Ага! — весело подтвердил мальчишка. — Я отлежусь и снова что-нибудь придумаю. Весёлое.
— Весёлое, — тихо пробормотал Герхард.
— Весёлое, дяденька! Вот у тебя дочка подрастает — мы с ней и повеселимся!
Староста переглянулся с соседями. Те молча хмуро кивнули — как будто каждый знал, что будет дальше.
Ганс первым распустил пояс и потянул с себя рубаху. За ним стали раздеваться и остальные селяне.
— Дяденьки, — в голосе пастушка впервые за две недели появилась неуверенная нотка. — Вы чего делаете-то?
— Наказывать тебя будем, — хмуро пробормотал Миллер, снимая портки.
— Дяденьки, не надо! Я больше не буду!
— Конечно, не будешь, — засмеялся Клаус. Странный это был смех — как собака пролаяла.
Луна, любопытно выглядывающая из-за деревьев, больно уколола полный бок о верхушку старой ели — и буквально подпрыгнула в небеса, освещая холодным светом творящееся на поляне. Пятеро зверей, похожих на волков — только раза в два крупнее, с глухим рыком рвали что-то мягкое, брызгающее красным.
В лесу, неподалёку от опушки, под кустами выли настоящие волки.
Им было очень страшно.
(https://korabelny-kot.livejournal.com/311495.html)
Принёс
Антон Икрянников
Из недр сети (подсказывают, что автор Дивов):
…Кровавый палач многонационального испанского народа Торквемада уже сошёл в могилу, но наводящая ужас организация, созданная им, продолжала наводить ужас. Невидимые щупальца инквизиции опутали страну. Повсюду были глаза и уши.
Пылали костры.
В 1527 году, после сорока двух дней заключения, тяжело хромая на дважды сломанную ногу, из застенков инквизиции вышел дон Иньиго Лопес.
В том же году он вышел оттуда снова, отсидев под следствием неустановленный срок.
И в том же году, после двадцати двух дней заключения, он вышел из застенков испанской инквизиции в третий раз.
В 1528-м он, для разнообразия, вышел из застенков французской инквизиции.
Справедливости ради, не только инквизиция мучила дона Иньиго. Ещё в 1515-м он (вместе со своим братом Педро, капелланом) сиживал в тюрьме епископского дворца Памплоны. Однако выяснилось, что духовной власти он по данному вопросу не подсуден.
А в 1529-м приор парижской коллегии Святой Варвары, где дон Иньиго был студентом, внёс в совет монахов требование высечь его. Приговор не состоялся, ибо председатель совета, выслушав обвиняемого, разрыдался.
Так и хочется спросить: а вам — слабо?..
P.S. Тяжёлое ранение в обе ноги боевой офицер Лопес получил при обороне Памплоны; потом одну ногу ему заново сломали врачи.
Под следствие дон Иньиго попадал за незаконное преподавание и духовные практики (студент, ты сначала диплом получи); вдобавок, он уже написал т.н. «Духовные Упражнения», которые через двадцать лет будут одобрены Папой и изданы в виде книги, а тут доминиканцы аж целых двадцать два дня разбирались, это ересь или зашибись. Сказали, зашибись, но выпендриваться надо всё-таки поменьше.
Дон Иньиго (впоследствии более известный как Игнатий Лойола) понял их по-своему :)
Принёс
Антон Икрянников
Швейное ателье, посетитель приносит куртку с растерзанным в хлам краем и спрашивает, сколько стоит починить. Такого повреждения мастеры еще не встречали и первым делом спросили "как?!".
Посетитель: Стиральная машина зажевала.
Мастеры: А что за марка?
Посетитель, на серьезе: Эта, как его... эээ... Инквизит.
