Военные успехи ирокезов были обусловлены нескольким факторами. Основными считаются: стратегическое расположение поселений ирокезов между западными поставщиками меха и восточными покупателями; политическая организация; лучший, по сравнению с соседями, доступ к оружию и боеприпасам; и высокий воинский дух. Признавая важность этих факторов, ученые упускают тот факт, что ирокезы достигли всех своих побед с помощью превосходящей тактики. В данном тексте объяснение военных успехов ирокезов будет проведено посредством анализа их тактики с точки зрения трех переменных - оружия, брони, и маневренности - которые обычно используются для анализа военными аналитиками
Подход, используемый в этой статье, основан на исследовании Тома Винтрингхэма ( Tom Wintringham ' s ). Винтрингхэм провел анализ развития европейских тактик с древних времен по настоящее время. Развитие европейской военной тактики характеризовалось различными периодами войн. Переходами от одного периода к другому были: усиление мощности вооружения, улучшение защитных характеристик брони и увеличение маневренности армий. Когда оружие становилось настолько сильным, что могло пробить любую существующую броню, развитие защиты останавливалось, и важным элементом становилась маневренность. До тех пор, пока не улучшалась защита, а тактика основывалась на маневренности, победителем становилась сторона с самым эффективным оружием. В конечном счете, снова начинала развиваться броня, которая могла эффективно противостоять огневой мощи оружия. Так и раскачивался маятник развития. Анализ Винтрингхэма полезен в изучении военных тактик ирокезов, поскольку обеспечивает возможность определения своевременного тактического превосходства сторон.
По вооружению и тактике ирокезы превосходили всех своих противников, однако данный факт почти не рассматривается учеными при анализе ирокезских войн. Более того, некоторые исследователи придерживаются прямо противоположной точки зрения. Джордж Т. Хант ( George T . Hunt ) утверждает, что «они (ирокезы) не намного превосходили другие племена в огнестрельном оружии». Джордж С. Снайдерман ( George S . Snyderman ) заявляет, что «в ведении войн, набегах и вооруженных столкновениях, методы ирокезов ничем не отличались от соседних племен». Рэймонд Шил ( Raymond Scheele ) также делает аналогичные выводы: «методы ведения войн и вооружение, используемые всеми племенами, были одинаковы».
Сосредоточив наше внимание на различиях в оружии и тактике ведения боевых действий в разное время, мы выясним, что ирокезы действительно превосходили своих соседей. В данном анализе рассматривается в основном племя могавков, самое восточное племя конфедерации ирокезов, потому что именно их описывает подавляющее количество письменных источников начала семнадцатого столетия.
До 1609 года могавки и их противники носили деревянные доспехи и щиты, защищающие от копий и стрел. Противники выстраивались друг напротив друга в две линии, стреляли из луков и метали копья. В 1609 году Шамплейн ( Champlain ) положил конец подобной тактике, продав алгонкинам кремневые ружья. В течение следующих 25 лет ирокезы часто терпели поражение из-за отсутствия подобного вооружения. Алгонкины, настолько уверовали в свою силу, что год от года увеличивали количество своих нападений на ирокезов. Чтобы справиться с алгонкинами, небольшие отряды могавков симулировали отступление и таким образом заманивали врага в засады. Плато Аллегени ( Allegheny Plateau ) и горы Адирондак ( Adirondack Mountains ) верхней части штата Нью-Йорк идеально приспособлены для подобной тактики боя. Заманив врага в засаду, ирокезы навязывали алгонкинам рукопашный бой, в котором невозможно было использовать ружья. В этих нападениях могавки отказались от своих щитов, но не от доспехов, защищавших от копий, боевых дубинок и стрел. Несмотря на то, что основой войн ирокезов в это время, была оборона, они были в состоянии контролировать свои территории, используя тактику партизанских войн. Истребление вражеских диверсионных групп стало средством получения необходимого оружия.
В 1641 году ирокезы приобрели у голландцев небольшое количество мушкетов. Мушкеты обладали лучшими спусковыми механизмами, чем кремневые ружья. Уже в 1642 году ирокезы напали на французский форт в Квебеке. Их тактика состояла из быстрой пробежки до стен форта и стрельбы через щели между бревнами. Реже мушкеты использовались в открытом бою. Ирокезы старались достичь вражеской линии фронта, и только тогда начинали стрелять. К 1647 году войны племени гурон ( Huron ) стали применять новую тактику ведения боя, сменив линию своего строя на полумесяц. Пока ирокезы бежали в атаку, гуроны ложились на землю, спасаясь от выстрелов и заманивая врага. Когда ирокезы подбегали на расстояние выстрела гуроны поднимались и расстреливали ирокезов с трех сторон. Самое эффективное использование мушкетов было применено ирокезами против торговых караванов. Устраивая засады вдоль рек, ирокезы нападали на каноэ, перевозящие меха. Залп из нескольких мушкетов уничтожал каноэ и всех, кто в нем находился, не оставляя никаких шансов на спасение или контратаку. Захваченные меха использовались для покупки еще большего количества мушкетов. К 1649 году ирокезы были вооружены лучше, чем племена союзниками которых были французы.
Повсеместное использование огнестрельного оружия привело к отказу от деревянных доспехов и к применению тактики рассеивания по полю боя. Доспехи были бесполезны против пуль, а если бы войны стояли близко друг к другу, то один залп из мушкета, заряженного дробью, мог убить сразу несколько человек. Когда англичане прибыли в «Новые Нидерланды» в 1664 году, они стали снабжать ирокезов еще большим количеством оружия, чтобы предотвратить их сотрудничество с французами. К 1666 году воины ирокезов стали ходить в бой только в набедренной повязке и мокасинах – это увеличивало подвижность самих нападавших и маневренность военных отрядов в целом. Изменение тактики ведения боя ирокезами, привело к тому, что к концу семнадцатого столетия практически перестали использоваться томагавки и боевые дубинки. Единственной надеждой на победу стала снайперская стрельба из укрытий. Хуже вооруженные враги ирокезов продолжали воевать боевыми дубинками. Линия фронта ирокезов была максимально расширена. Снидерман писал: «Они отдалялись друг от друга так далеко, что переговариваться могли только криком. Когда линия фронта продвигалась вперед, правое и левое крылья такого построения пытались обогнуть вражеские силы».
Ирокезские военные отряды насчитывали большее количество человек, чем многие соседние племена, поскольку были хорошо обеспечены провизией, получаемой от возделывания сельскохозяйственных угодий. Монтанья ( Montagnis ), например, полностью зависели от охоты, а у прочих алгонкинских племен сельского хозяйства было недостаточно, чтобы прокормить большие отряды. Для ирокезов же сельское хозяйство было основным источником пищи. Каждый ирокез, идя в поход, брал с собой сумку обжаренной кукурузной муки. Другим важным способом поддержания большого количества войнов, была практика принятия пленных в племя. Принятие пленников в племя компенсировало жертвы среди ирокезов и поддерживало среднее количество войнов (около 2000 человек) в течение всего семнадцатого столетия.
Представленный анализ тактики ирокезов указывает на три основных периода развития. Первый период начался в 1630-ых годах, когда могавки использовали доспехи и партизанские войны в борьбе против лучников и стрелков из кремневых ружей. Второй период начался в 1640-ых годах. Кремниевые ружья, оказавшиеся превосходным оружием для нападений, стали решающим фактором в изменении тактики боя. Третий период начался в 1660-ых и длился в течение нескольких десятилетий. К этому времени, почти у каждого воина ирокеза был мушкет, что и послужило изменению тактики. Бои «стенка-на-стенку» перестали использоваться, сменившись длинными линиями фронта. Следуя выше сказанному, можно смело утверждать, что ирокезы достаточно часто были более продвинутыми в использовании лучшего оружия и тактик, чем их противники и именно из-за этого они одерживали большее количество побед (особенно во второй половине семнадцатого столетия). Первый период, в котором ирокезы имели преимущество, был фазой защиты (использование доспехов); второй период был транзитной фазой; третий период был фазой лучшего оружия.
Стрельба из легкого пехотного оружия с боевых марсов или марсовых площадок, т.е. платформ расположенных на оконечностях (топах) составной мачты не была чем-то новым для парусных судов с пушечным вооружением, а являлось логическим продолжением традиции схваток средневековых кораблей с их “замками”, возвышенными над уровнем палубы, откуда велся обстрел стрелами, дротиками и камнями команды вражеского корабля перед абордажем.
Сами действия команды топовиков выглядят, конечно, захватывающе: на высоте 15-20 метров, между небом и землей, на раскачивающейся мачте, в дыму и грохоте морской баталии, они, как Зевс молниями, обрушивают град свинца на палубу вражеского корабля. Однако, мне больше была интересна не романтика и исторические примеры действия марсовых стрелков. а так сказать научная подоплека их боевой работы, т.е. инструкции по их подготовке и по приемам стрельбы.
Оказалось, что найти что-либо стоящее очень трудно, и я больше нашел любопытной сопутствующей информации, чем что-то о стрельбе с марсов. Например, в сборнике “Fighting Instruction”s, 1530-1816, Julian Stafford Corbett, хотя и говориться в паре мест про подготовку стрелков на кораблях (стандартные вещи об обучении, дисциплине и т.д.), про необходимость борьбы с вражескими марсами упоминается только в одном месте.
"Если вы берете врага на абордаж, не спешите входить [на вражескую палубу], пока не увидите, что дым рассеялся, и тогда дайте залп из всего своего оружия, пушек из [орудийных] портов, картечниц [и] арбалетов, чтобы проредить [людей] на его палубе, и если вы увидите, что его палуба хорошо очищена, тогда входите с вашими лучшими людьми, но сначала подавите любым способом вражеские топы [т.е. марсовые площадки], если это будет возможно" - из Инструкции, составленной Томасом Одли по приказу Генриха VIII, 1530 год.
Из всего прочитанного материала, что-то полезное смог предложить труд “Флотоводец: или умелый моряк: эссе по теории и практике различных движений корабля в море, а также эволюции военно-морского флота в целом”, 1765 г., за авторством французского морского офицера Жака-Пьера Бурде дела Вилье. Эта книга во многом перекликается с более знаменитой “Морской тактикой”, 1763 г., Себастьяна-Франсуа Биго, но в ней больше внимание уделено мелочам, в том числе абордажу. Обе книги я читал в английском издании, и, что ценно, с комментариями офицеров британского ВМФ о том, что не практикуется на кораблях его Величества, и в абзацах, посвященных абордажу, таких отметок не было.
Об абордаже из книги “Флотоводец” де ла Вилье: "Боеспособность команды на наших кораблях, как бы многочисленна она ни была, не должна страдать из-за отсутствия знаний и умений у отдельных людей. Поэтому и матросы, и солдаты должны как можно чаще упражняться в различных маневрах, в управлении артиллерией и стрелковым оружием, и в метании гранат. Упражнения эти должны быть четкие, ясные и выполняться в как можно сжатые сроки."
… В дополнение к этим распоряжениям, которые известны каждому моряку, должны быть сформированы абордажные роты. Они должны состоять из 50 человек каждая, и таких рот должно быть столько, чтобы их численность равнялась трем четвертям всей численности экипажа. Во главе их должны быть поставлены офицеры пылкого и неустрашимого нрава. Каждая из этих рот должна быть непохожа на другую, чтобы вызвать среди них дух соперничества, и побудить хорошо выполнять свою работу. Для этого первую роту следует набрать из старшин и наиболее решительных и неустрашимых матросов, вторая должна состоять из отборных солдат: все проворные, резвые и смелые. Вторая рота должна поддерживать первую и сражаться вместе с ней.
Эти две роты должны быть поддержаны всеми остальными, состоящими либо из солдат, либо из матросов, набранных пропорционально из различных дивизионов экипажа: канонерского, мушкетерского и маневренного. Все эти роты в целом должны быть вооружены пистолетом, тесаком и топором. Две первые роты, возглавляющие абордаж, должны быть снабжены двумя гранатами на человека. При этом они должны получить снаряженные, горящие фитили которые они должны носить в своих шляпах, засунутыми в латунные трубки, придуманные для этой цели.
Когда дело дойдет до абордажа, никто не должен прыгать на борт вражеского корабля, пока огонь мушкетов и взрывы гранат не заставит противника покинуть нос, квартердек и полуют. Когда вы увидите, что ваш противник дрогнул, удвойте свои усилия, и смело пускайте на чужой борт абордажную команду. Однако, учтите, что должны быть созданы условия, чтобы абордажники зашли на чужой борт одновременно в таком количестве, которого будет достаточно, чтобы устоять и оказать достойный отпор в случае контратаки.
Когда вы сражаетесь в общем строю или поодиночке, вы должны быть убеждены, что самое опасное - это отступить, хотя бы на пару шагов. Потому что, с одной стороны, движение вспять ободрит вашего противника, который в таком случае удвоит свои усилия. С другой стороны, ослабеет дух и уверенность в себе вашей команды, ваш пыл уменьшиться, а ваши люди сочтут, что дело грозит гораздо более опасными последствиями, чем это часто бывает на самом деле. Ибо малейшая робость или неустрашимость в поведении капитана оказывает сильное влияние на боевой дух его команды, как в худшую, так и в лучшую сторону. Конец отрывка.
Из интересного можно отметить инструкцию по метанию гранаты, которую следовало взять в правую руку так, чтобы запальное отверстие было между указательным и большим пальцем, оторвать левой рукой бумажный, провощенный предохранитель с запала, этой же рукой достать фитиль из латунной трубки и зажечь от него запал, дождаться, чтобы он хорошо загорелся, после чего сильно метнуть гранату “туда, куда намереваетесь попасть”.
Но, несмотря на все эти любопытные факты, о стрельбе с марсов нет ни слова. Скорее всего упоминания об организации боевой работы и тактике есть в личных воспоминаниях современников, но я их пока не нашел. Создается впечатление, что стрельбе с марсов не придавали большого значения, а использовали в сугубо вспомогательных целях, чтобы в бою не пустовала хорошая стрелковая площадка. Например, в “Морском деле, как в теории, так и на практике”, издание 1813 года за авторством американского мореплавателя Эдмунда Марча Бланта, со ссылкой на некоего Ринальдо Д’Эльвиля дается детальное боевое расписание 44-х пушечного фрегата с экипажем 300 человек, где командованием стрелковыми командами на марсах отдано гардемаринам, т.е. кандидатам на первый офицерский чин:
Гардемарин и четыре человека на фок и грот марсах со стрелковым оружием и два человека на бизань мачте, всего 12 человек.
Там же, но уже для действий 18-ти пушечного каперского брига с командой из 155 человек, рекомендуется создать 2 отдельные стрелковые команды из 10 человек под руководством мичманов, которые бы поддерживали с флангов основную абордажную партию…
…людей на марсах, вдоль борта и везде, где они могут их видеть, целясь главным образом в офицеров.
И опять ни слова о приемах стрельбы с марсов, хотя для двух мачтового брига с его мизерными по площадями топами это неудивительно. В той же книге в разделе о подготовке стрелков говориться только об обучении строиться в 2 шеренги, сдваивать ряды, как правильно предъявить офицеру оружие для осмотра, а о приемах стрельбы есть лишь общее упоминание...
..затем лейтенант переходит к упражнениям с оружием, стрельбе по готовности, повзводно и т.д.
Заключение
Все это наводит на мысль, что при стрельбе с марсов из гладкоствольных мушкетов снизу вверх, как и при обычной настильной стрельбе, офицеры периодически отдавали команду: "Целься ниже!", и старались вести залповую стрельбу по приоритетным целям в зависимости от обстоятельств, будь то их визави на вражеских марсах, по офицерам на палубе и т.д.
Не ясно также, как пополняли боеприпасы в бою, или же низкий темп стрельбы из дульнозарядных ружей не предполагал, что боеприпасы не успеют закончиться? Как поступали с раненными и убитыми, чьи бездвижные тела и без того сокращали тесное пространство марса? В общем вопросов много, и надеюсь когда-нибудь найду на них ответ, а может и вы поможете мне своими комментариями.
Французский комендант итальянской крепости Брешиа отдаёт свою шпагу русскому офицеру в ходе капитуляции 21 апреля 1799 года. Тогда на милость суворовским чудо-богатырям сдалось 1200 французских солдат при 46 пушках. Русские солдаты и казаки потерь не имели (предложил Руслан Гостев).
#изо_тм
Французский комендант итальянской крепости Брешиа отдаёт свою шпагу русскому офицеру в ходе капитуляции 21 апреля 1799 года. Тогда на милость суворовским чудо-богатырям сдалось 1200 французских солдат при 46 пушках. Русские солдаты и казаки потерь не имели (предложил Руслан Гостев).
Герцог Мальборо – не только великий полководец, но и автор сотен писем и приказов. Однако куда интереснее читать воспоминания его современников: офицеров и солдат. Войны прошлого принято представлять чередой сражений и штурмов столь же отчаянных, сколь ожесточённых. На деле большую часть времени солдаты и офицеры проводили в походе или лагере, но не стоит думать, что это была размеренная жизнь, полная удовольствий и спокойствия. Разберемся, каково было воевать в самый разгар галантного века.
Война за Испанское наследство оставила нам богатый корпус документов, среди которых депеши и донесения, приказы и отчёты. Однако немало дошло до нас и личных писем и дневников, авторами которых были не только вельможи и аристократы, но и самые обычные капралы и солдаты. В подчас скупых, подчас излишне витиеватых выражениях эти люди рассказывают свою историю, вплетённую в полотно самого грандиозного конфликта со времён Тридцатилетней войны.
Мемуаристы шли на войну не от хорошей жизни и намеревались заработать, вдоволь пограбив. Кто-то был завербован обманом, кто-то шёл по зову сердца или из чувства авантюризма. Кто-то даже шёл за любимым человеком: ирландка Кэтрин Дэвис «весёлая, грудастая женщина, получившая несколько ранений на военной службе», как её описывали годы спустя, отправилась в действующую армию, разыскивая своего мужа. Супруг Кэтрин однажды неосмотрительно пропустил по стаканчику, был завербован в солдаты и покинул семью. Отважная ирландка решила найти мужа и двенадцать лет успешно выдавала себя за мужчину, поучаствовав в нескольких тяжелейших кампаниях на континенте в составе армии герцога Мальборо.
Из дневников участников и очевидцев некоторых осад становится ясно, что распространённый взгляд на блокаду и взятие крепости, как на рутинную, тоскливую работу армии землекопов, которая неделями топчется у бастионов и равелинов, далеко не всегда соответствует действительности. Примером тому может служить описание взятия Бонна в мае 1703 года. Пока Пётр Великий штурмовал Ниеншанц, готовясь твёрдой ногой встать на Балтике, Мальборо вел войну в Нидерландах. Бонн был одним из главных пунктов, занятых французами в регионе, и его удержание играло в планах Людовика XIV и его маршалов важную роль.
Понимая это, герцог стремился как можно скорее захватить город, чтобы неприятель не успел оказать помощь осаждённым. Сухие цифры отчётов дают возможность представить размах, с которым готовился штурм Бонна: для артподготовки было заготовлено около 10 тыс. ядер и зарядов, 2 тыс. из которых предназначались для сверхмощных 100-фунтовых мортир, ещё 10 тыс. гранат было подготовлено для штурмовых групп, состоявших из гренадеров и батальонов авангарда.
Записки очевидцев, дополняя актовые документы, рассказывают о том, сколь упорные бои шли на подступах к городу, особенно за один из фортов, где союзники планировали разместить батарею для бомбардировки основных укреплений города. «Маркиз д’Алегр с 1200 пехотинцев и 400 конниками предпринял вылазку… они заколотили десять пушек осаждающей стороны, шесть мортир, перебили восемьдесят солдат, 160 ранили…» — писал один из французских наблюдателей. Тем не менее спустя 8 дней после установки брешь-батареи, на 23-й день после того, как Мальборо с армией оказался в окрестностях Бонна, город пал.
Из дневников и писем мы подчас узнаём самые неожиданные подробности и тактические хитрости, к которым прибегали противники. В том же 1703 году несколько французских эскадронов совершали рейд по позициям противника. У одного из постов кавалеристы, пользуясь тем, что в армии союзников состояли войска со всей Европы, представились датскому офицеру английскими и голландскими разведчиками. Причём воины этих эскадронов не только объяснялись по-английски и голландски, но даже прикрепили к шляпам веточки — отличительный знак частей армии Мальборо. К счастью для датчанина, ему удалось выскользнуть из лап французов и чудом избежать плена, но сам случай показывает войну во всём её разнообразии.
Разумеется, на войне в ту эпоху было место и проявлениям галантности, что касалось, в первую очередь, людей образованных и занимавших офицерские посты. Так, граф де Мерод-Вестрело рассказывает о том, как во время сражения в окрестностях Антверпена он повстречал захваченную в плен графиню Тилли. Пока автор «рассыпался в комплиментах у дверцы кареты», усилившийся мушкетный огонь испугал графиню, и она не смогла ответить на них подобающе. После этого граф возглавил атаку своих людей и несколько часов сражался с голландцами за деревенское кладбище и небольшую деревушку, которую ему удалось занять ценой изрядного количества жизней своих людей.
В том же случае, если солдату или младшему офицеру «посчастливилось» поучаствовать в настоящем сражении — даже командиры рот далеко не все рвались в бой, не говоря уж о младших чинах, — никто не мог лучше описать жар и накал битвы той поры. Таким был Де Ла Колони — француз, начинавший службу солдатом и незадолго до битвы при Шелленберге назначенный командовать сводным полком, состоявшим из дезертиров, которые вместо плахи вновь были зачислены в армию. Он так вспоминает это сражение: «Английская пехота шла в атаку с величайшем бесстрашием прямо на наш бруствер… бруствер, разделявший два войска, стал ареной самой кровопролитной битвы, которую только можно себе представить». А вот Кэтрин Дэвис пишет об исходе боя куда менее вычурно.
Несмотря на победу союзной армии, она с некоторым сочувствием пишет о судьбе неприятеля («огромное количество их утонуло или было взято плен»), после чего вспоминает убитых в том бою сослуживцев и своих командиров. «Таковы были плоды нашей победы, за которую мы заплатили потерей трёх тысяч отважных ребят», — несколько патетично заключает ирландка, что, однако, вполне отражает отношение к войне большинства простых солдат и унтер-офицеров, для которых она была в лучшем случае способом наладить жизнь, а в худшем — неотвратимым злом.
Вряд ли простые солдаты были в состоянии оценить стратегический гений Мальборо во время его знаменитого марша на Дунай или восхититься его глазомером во время битвы при Бленхейме. Зачастую куда большее впечатление производила случайная стычка с неприятельскими фуражирами или история о дележе с капралом соседней роты крестьянской свиньи. И всё же именно такой личный, низовой взгляд позволяет увидеть войну по-новому, глазами простого солдата со всеми его горестями и радостями, ощутить его тяготы и лишения, уловить саму суть войны. И даже побороть некоторые устоявшиеся мифы.
Один из исторических символов Польши - это крылатые гусары, "бронированные ангелы", в XVI-XVII веках наводившие изрядного шороху в Восточной Европе. Самый яркий элемент их экипировки - знаменитые крылья, гордо реющие за плечами...
По поводу функционала этих крыльев сейчас ведется много споров, ходит слухов и домыслов. Впрочем, в собственно польских источниках таки есть информация, зачем они...)
Но для начала - немного общей информации. Во-первых, крылья - не однозначный признак польского гусара. Бывали случаи, когда их носила и легкая кавалерия, хотя и редко. Во-вторых, крылья совсем не обязательно должны были быть на спине: они могли крепиться и к седлу. Небольшими крыльями иногда украшались шлемы. Литовские гусары иногда носили их на щите до того, пока щиты в гусарии не вышли из употребления.
Если крылья носила легкая конница, то они крепились всегда к седлу, в районе задней луки. Потому что у легкой кавалерии не было доспехов, соответственно, не имелось и наспинника, к которому можно было прикрепить раму с перьями.
Перья, кстати, употреблялись исключительно орлиные. Некоторые ушлые фермеры того времени специально орлов выращивали. Маховые перья - гусарам, небольшие - лучникам на оперение для луков.
Впрочем, о функции крыльев:
Венецианский посол Джироламо Липпомано, 1575 г.:
"Поляки пользуются во время военных действий различными приемами для того, чтобы показать, что их так много, как только возможно. Для того, чтобы испугать врага, они должны как себя, так и своих коней украсить бесчисленным числом перьев, носить орлиные крылья, шкуры леопардов и медведей."
Некий француз, в 1681 году совершивший путешествие в Польшу:
"Почтовые ( от "почет" или "почт" - малое структурное подразделение гусарской хоругви - прим. авт.) гусарских товарищей едут конно перед хоругвью с копьем в руках; и что обращает на себя особое внимание, так это то, что за спиною у них прикреплены крылья. И если появляется возможность проникнуть в шеренги неприятеля, они это делают и пугают вражеских лошадей, которые непривычны к таким всадникам, в результате чего в рядах неприятеля появляется место для гусарских товарищей, которые следуют сразу же за почтовыми".
А вот это уже интереснее, не правда ли? Этому свидетельству есть подтверждение. В 1627/28 году именно в такой формации изобразил крылатых гусар некий Абрахам ван Бут в "Журнале посольства в 1627 и 1628 годах":
Масштаб, конечно, мелкий, но тем не менее видно: крылатые всадники - россыпным строем впереди, основные силы - в слитном построении позади.
Дело в том, что конь - относительно пугливое, хотя и умное животное. Его можно приучить не бояться выстрелов, лязга, криков и прочего, но вот чего-то, что он видит впервые в жизни, может испугаться и опытный боевой скакун. Тогда он шарахнется, толкнет соседа... Глядишь, брешь в строю и откроется. Пока противник будет успокаивать своих лошадей - его уже и опрокинуть можно.
Теоретически. На практике все, конечно, несколько сложнее )) Но здесь еще надо учитывая, что польская шляхта была народом всадников (именно отдельным народом, так тогда у ляхов считалось), верхом ездила лучше, чем ходила пешком, и психологию лошадей гусары знали очень хорошо.
Для тех же самых целей крылья использовали... Литовские татары (для несведущих - татары в Речи Посполитой имелись и свои собственные!)). Слово кардиналу Ипполито Альдобрандини:
"...Потом мы встретили значительный отряд татарской конницы. .. На боку у них висела сабля, на плечах - луки и сайдаки, которые они обычно используют, когда в разомкнутом строю сталкиваются с неприятелем. Были среди них и прилично одетые, в платья из шелковой материи, с крыльями на плечах для того, чтобы пугать лошадей, когда врываются в шеренги неприятеля, и которые служат им в качестве защиты от ударов палашом."
Ипполито Альдобрандини в 1588-1589 годах выполнял в Польше функции папского легата. В конце концов он стал Папой Римским Климентом Восьмым. Мужик был умный и наблюдательный...)
Татары даже в Польше по собственной традиции серьезных пластинчатых лат не носили - максимум кольчугу панцирного плетения. Для них жесткая деревянная рама с крыльями за спиной реально могла играть функцию дополнительной защиты от меча или топора. Но это именно дополнительная функция, приятный бонус, не более. Основная функция все та же - пугать лошадей.
По воспоминаниям других современников эпохи, например француза Франсуа Далерака (миньона короля Яна Собесского) и итальянца Себастьяно Цефалли, гусарские крылья производят при быстрой скачке сильный шум. Особенно, надо полагать, он звучит мощно и зловеще, когда разгоняется для удара целая хоругвь.
Но, кстати, тот же Далерак писал, что крылья в гусарии носят те пахолики и почтовые (младшие воины хоругви), которые не имеют доспеха. Но это свидетельство может считаться достоверным только для тех конкретных хоругвей и рот, которые видел он лично, но не для всех - поскольку никаких нормативов на гусарские крылья в то время не было. Был лишь обычай: крылья прикреплялись именно к спинам почтовых, но не товарищей (командиров почтов - своего рода "рыцарских копий", звеньев). А вот носили ли почтовые доспехи или нет - это была забота их командира. Могли носить, могли не носить. В том числе в сочетании с крыльями.
В 1746 году особый гетманский устав окончательно утвердил ношение крыльев для младших воинов в гусарской хоругви - "согласно старым обычаям". Но жизни всем крылатым гусарам уже оставалось всего полвека...
В известной работе «Ружья, микробы и сталь» ружьям уделено очень мало места. Автор просто замечает, что европейскому огнестрелу ничто не могло противостоять, «пока индейцы сами его не освоили», тогда в колониях и начались проблемы. Как именно «освоили», не уточняется - будто нашли на дороге, а не купили у тех же колонистов. Почему-то англичане охотно делились своим чудо-оружием с противником. Процесс, правда, прошел несколько стадий - от смертной казни за продажу шпаги до массового производства trade guns, специально для индейского покупателя. В отличие от испанской конкисты, в Северной Америке 17в. огнестрел был главным аргументом. В инструкциях Виргинской Компании первым поселенцам (1606) указано: «как бы ни устали ваши солдаты, никогда не позволяйте туземцам нести ваше оружие. Если они убегут с мушкетами, которых только и боятся, они легко перебьют вас стрелами». Вооружение колонистов Джеймстауна действительно произвело на индейцев огромное впечатление, и они захотели иметь нечто подобное.
Вначале англичане не видели в этом опасности. Знаменитый Джон Смит даже позволял себе потроллить индейцев - пообещал дать им оружие, а пришедшим забрать его предложил 4 демикулеврины. Те, конечно, унести их не смогли. Когда об этом узнал вождь, «он с громким смехом попросил ружья полегче. Я дал их ему, будучи уверенным, что никто из них не сумеет ими пользоваться». Скоро стало не до смеха. Дохнувшие с голода колонисты и моряки прибывающих судов часто обменивали на еду свои мушкеты и учили индейцев обращаться с ними. Тот же Смит запретил продажу оружия под страхом смерти, и в дальнейшем руководство Виргинии приняло еще целый ряд свирепых законов («..запрещается обучать индейцев стрельбе, будут казнены и учитель, и ученик»). Но ничего не помогало, законы рынка были сильнее. Очень красноречив был губернатор Плимутской колонии (с 1621г.) У. Бредфорд, строчивший на эту тему письма, записки и даже стихи. По его словам, за хорошую цену торговцы продают порох и пули индейцам, когда сами колонисты сидят без боеприпасов. «О, ужас этого злодейства! Сколько англичан и голландцев недавно были убиты так вооруженными индейцами, и нет никакой защиты. О, пусть короли и парламенты сурово накажут этих жадных до прибыли убийц (ибо они не заслуживают другого имени), пока все колонии не уничтожены дикарями с помощью нашего собственного оружия».
Это, положим, преувеличение - на тот момент ситуация не была такой критичной. И в виргинских боях 1620-х, и в «Пекотской войне» 1630-х индейцы еще сражались традиционными луками и томагавками, процент огнестрела незначителен. И все же Бредфорд зрит в корень - важно не само наличие мушкетов, а навыки стрелка, врожденные и приобретенные. «..Им дают ружья и нанимают для охоты, и они в этом лучше любого англичанина, благодаря своей быстроте, ловкости и острому глазу. ...У них теперь есть пулелейки для отливки пуль любого размера, плашки для нарезки винтов, и другие инструменты, так что они обычно снаряжены лучше англичан». Но при всех страхах, колонисты уже начинали смотреть на проблему и под другим углом. Им необходимы были продукты охоты индейцев (меха, оленьи шкуры, мясо) и сильные союзники для защиты от враждебных племен. Поэтому вооружение дружественных индейцев продолжалось, и к 1670-м многие запреты на торговлю с ними были отменены или смягчены. Конечно, «дружественное племя» - понятие условное, и в «войне короля Филиппа» (1675-1676) колонисты действительно столкнулись с хорошо вооруженными и умелыми индейскими мушкетерами. Победа досталась очень большой кровью. Неприятным сюрпризом для англичан стало то, что индейцы научились не только отливать пули, точить кремни и выстругивать ложа, но и завели несколько кузниц для починки мушкетов.
Чего, однако, они так и не освоили, это производство пороха, недостаток которого стал одной из причин их поражения. Поэтому опыт войны не заставил колонистов прекратить торговлю - наоборот. Чем больше огнестрела имели индейцы, тем больше они нуждались в порохе и свинце. Теперь уже можно было делать политику. В 1681 лорды-собственники Каролины объясняли руководству колонии: “торговля, которую мы вели с племенем Весто, была не только ради барыша. Снабжая воинственные народы оружием и боеприпасами, ...мы ставим их в строгую зависимость от нас, и держим в страхе всех других индейцев. ...Такое племя будет обязано нам своей силой, и нуждается в нас постоянно, поскольку мы даем им порох. Это делает их верными союзниками. И те индейцы, которых мы так подняли выше других, всегда будут притеснять остальных, вызывая их ненависть. Поэтому, если это союзное племя сделает нам что-то плохое, мы сможем его разрушить, когда захотим, прекратив снабжение боеприпасами, что откроет их для мести их соседей."
Схема работала так хорошо, что племя Весто (как и многие другие) с помощью огнестрела активно занялось работорговлей, делая набеги на соседние племена и продавая пленников в рабство англичанам. Так что у лондонских лордов-собственников даже случались припадки совестливости, и в 1683 они упрекали колонистов: «пользуясь потребностью индейцев в ваших ружьях, порохе, пулях и других товарах... заставляете их отнимать жену у мужа, убивать отца, чтобы завладеть сыном, жечь дома этих бедных людей, которые нас так дружелюбно приняли в своей стране, кормили нас во времена нашей слабости и никогда не делали нам вреда». В общем, преимущество англичан было не столько в умении палить из мушкетов (это индейцы порой делали даже лучше), сколько в монопольном умении их производить, изготовлять к ним расходники, а главное - продавать с умом, создавая у покупателя зависимость. Так что к формуле успеха европейцев «ружья, микробы, сталь» я бы еще добавил «бизнес», это оружие посильнее любого мушкета.
К XIV веку порох был известен в Европе уже несколько десятков лет, но ему еще только предстояло занять прочное место в арсенале вооружений. Восторженно принятый жестокими энтузиастами вроде Эдуарда III, порох в течение XIV века начнет расширять возможности человеческого насилия. Он вынудит полководцев пересмотреть аксиомы военного дела, незыблемые в течение столетий, увеличит радиус действия и разрушительную способность каждого отдельного солдата, а отзвуки этого открытия скоро почувствует вся Европа и весь мир.
Одно нам известно точно: европейцы знали порох уже в середине XIII столетия. О том, как именно эта технология попала на Запад, долго спорили. В 1854 году один историк категорически утверждал, что порох использовали еще египтяне, что о нем знал Моисей. В XX веке ведущий английский специалист в области артиллерии приводил семнадцать аргументов в защиту утверждения, что «нет достойных доверия свидетельств того, что порох изобрели китайцы». На самом деле, считал эксперт, это китайцы позаимствовали его на Западе.
Три аргумента убедили ученых, что европейская наука о порохе родом из Китая. Во-первых, хронология. Китайцы уже в IX столетии упоминают, что селитра, сера и углерод могут воспламеняться с необыкновенной силой. Около 1044 года они уже записывали формулы пороха. Самое раннее упоминание о порохе в Европе относится к 1267 году, первые формулы появляются около 1300-го, о первом военном применении говорится в 1331 году. Нет никаких свидетельств того, что во времена, когда порох уже давно был известен в Китае, в Европе о нем знали или хотя бы делали успехи в этом направлении.
Второй убедительный аргумент — долгая эволюция пороха в Китае. Век за веком там улучшались технологии очистки селитры, создавались эликсиры, которые вспыхивали сами собой, и пороховые составы, слишком слабые, чтобы взрываться. Очевидно, что именно таким путем китайские алхимики и оружейники пришли к настоящему пороху, затем постепенно усиливая его мощность. Подобного развития в Европе не наблюдается. Порох здесь появляется внезапно, и меньше чем через полвека пушки уже палят со стен замков. Это ускоренное развитие свидетельствует, что европейцы позаимствовали технологию, которая была уже полностью разработана на Востоке. Искать на ощупь им не было необходимости.
Третье доказательство, не так бросающееся в глаза, но важное, состоит в том, что в ранних европейских рецептах упоминаются такие яды, как нашатырь или мышьяк, — те же, что использовали китайцы. Эти компоненты на самом деле никак не улучшали свойства пороха; их присутствие в рецептах обеих цивилизаций мало похоже на совпадение и подсказывает, что европейцы получили знание напрямую из Китая. Маршрут, по которому порох пришел на Запад, и точная дата, когда это случилось, неизвестны и, возможно, никогда не станут известны. Гипотетически можно предположить несколько возможностей.
В XIII столетии в Евразии расширяли свои завоевания монголы. Со своей мощной, хорошо обученной свирепой конницей они бурей пронеслись через Персию и в 1258 году взяли Багдад. Монголы привели с собой в Западную Азию китайских мастеров и, возможно, уже применяли огнестрельное оружие против арабов. Может быть, они передали секрет взрывчатых веществ европейцам.
Прямые контакты Китая и Европы, хотя по-прежнему ограниченные, стали более активными как раз в то самое время, когда все шире распространялось знание о порохе. Монахи-миссионеры посетили двор монгольских правителей уже в 30-х годах XIII века. Купцов и искателей приключений также влекло на Восток — хотя Марко Поло вернулся от двора Хубилай-хана только в 1292 году, когда порох уже появился в Европе, другие итальянские купцы путешествовали в Страну Востока еще в середине столетия.
Возможным предшественником пороха могло быть и зажигательное средство, известное как «греческий огонь». С этой яростно горящей субстанцией познакомил Византию около 675 года беженец из Сирии по имени Каллиник. Секрет «греческого огня» охранялся чрезвычайно строго, и его состав остается тайной по сей день. Скорее всего, Каллинику удалось дистиллировать из нефти нечто вроде бензина, который он сгустил, смешав со смолой, и получил таким образом примитивный напалм. Возможно, зажигательная смесь содержала селитру, которая делала горение более интенсивным. В таком случае порох мог бы возвести свою родословную к греческому изобретению. Однако точные доказательства этого отсутствуют.
Похоже, что некоторую роль в передаче пороха на Запад сыграли арабы. К XIII веку приверженцы ислама утвердили на территории от Иберийского полуострова до Индии космополитическую культуру, технические достижения которой превосходили все, чем располагал христианский мир. Примерно в 1240 году арабы получили с Востока, возможно, через Индию сведения о селитре («китайском снеге»). Не удивительно, что вскоре им стало известно и о порохе. Им были знакомы также фейерверки («китайские цветы») и ракеты («китайские стрелы»).
Арабские воины овладели «огненными копьями» около 1280 года. Примерно в это же время сириец по имени Хасан аль-Рамма написал книгу, которая, по его словам, «толкует об огненных машинах, используемых для увеселения или для полезных целей». Аль-Рамма вел речь о ракетах, фейерверках, зажигательных смесях, используя термины, свидетельствующие, что он получил свои знания из китайских источников. Он дает указания, как очистить селитру, и приводит рецепты изготовления различных типов пороха.
В Европе самые старые рецепты изготовления пороха записаны от имени Марка Грека (Marcus Graecus). Этот псевдоним скрывает не какого-то конкретного изобретателя, а нескольких переписчиков, которые на протяжении более чем двух столетий составляли и исправляли практическое руководство под названием «Книга огней для сжигания неприятеля». Небольшое сочинение, написанное по-латыни, имеет, весьма вероятно, арабское происхождение — возможно, оно было переведено учеными в Испании. «Огонь, который может летать по воздуху, приготовляется из селитры, серы и древесного угля, из виноградной лозы или ивы», — говорится в рукописи. Приводится пропорция содержания селитры — до 69 процентов, — это могло бы дать относительно мощную взрывчатку. Та часть манускрипта, в которой идет речь об удивительном порошке, — позднее добавление, сделанное между 1280-м и 1300 годами.
Традиционно считалось, что Европу познакомили с порохом два человека. Первый из них — Бертольд Шварц, Черный Бертольд, известный также просто как Черный (Schwarzer) — то ли из-за цвета его волос, то ли это прозвище должно было подчеркнуть его связь с черной магией. Некоторые думают, что он был датчанином или греком, большинство считает его немцем; все сходятся на том, что он был монахом. Согласно источникам XV столетия, алхимик Бертольд нагревал в горшке серу и селитру, пока смесь не взорвалась. Он попытался провести тот же эксперимент, используя закупоренный металлический сосуд, — и разнес всю свою лабораторию. «Самые достоверные авторы все согласны в том, что огнестрельное оружие было изобретено в Германии Бертольдом Шварце», — заявлял один историк в 1605 году. Немецкий Фрайбург провозгласил Бертольда своим уроженцем, и отцы города воздвигли статую великому изобретателю.
Однако Бертольда, скорее всего, никогда не существовало — это легендарная фигура вроде Робин Гуда. Миф о его жизни должен был обосновать претензии Германии на то, чтобы считаться родиной огнестрельного оружия. История Бертольда Шварца помогала европейцам не замечать того факта, что порох, ключевую силу в истории Европы, они изобрели не сами, а получили благодаря восточному гению. На самом деле Бертольд — собирательный образ, олицетворение всех храбрых и изобретательных экспериментаторов, которые готовы были рисковать конечностями или даже жизнью, изучая свойства поразительной новой смеси в надежде получить выгоду от ее использования.
Еще одна важнейшая фигура в истории пороха — Роджер Бэкон, на этот раз человек вполне реальный, один из самых дерзких умов своей эпохи. Бэкон, родившийся примерно в 1214 году, происходил из богатой английской семьи. Он начинал свою научную деятельность в Оксфорде, затем читал лекции в Парижском университете. В 1247 году Бэкон активно заинтересовался физическим миром и начал детально исследовать природные явления. Он тратил огромные средства на эксперименты в таких науках, как оптика и астрономия, пытаясь использовать в качестве теоретической основы вновь ставшие доступными труды Аристотеля. Вспыльчивый и догматичный, он жестко критиковал других ученых. Став францисканским монахом, Бэкон переписывался с папой Климентом IV, для которого сочинил три больших труда. В них он пытался суммировать все знания человечества о мироздании.
Долгое время считалось, что Бэкон оставил после себя формулу пороха. Говорили, что он, осознав опасность своего изобретения, записал информацию анаграммой, шифром, который так и не смогли раскрыть на протяжении столетий. Хороший сюжет для легенды, и как раз легендой эта история и является. Авторство письма, в котором содержится предполагаемый рецепт, нельзя абсолютно точно приписать Бэкону, а зашифрованную «формулу» можно толковать каким угодно образом. Зато Бэкону действительно принадлежит заслуга первого письменного упоминания о порохе в Европе. Это описание содержится в трудах, которые он около 1267 года написал для папы Климента, однако папа умер, так и не прочитав их.
Бэкон писал о «детской игрушке, издающей звук и испускающей огонь, которую изготавливают в разных частях света из толченой селитры, серы и орехового угля». Действие устройства было весьма удивительным для средневекового ума. «При помощи вспышки, пламени и ужасного звука, — писал Бэкон, — можно творить чудеса, причем на любом расстоянии, какое только мы пожелаем — так что человек с трудом может защититься или выдержать это». Потенциальная опасность новой формы энергии не укрылась от ученого. Уж раз даже крошечная шутиха «может произвести звук, причиняющий серьезную боль человеческому уху, то, если использовать больший инструмент, никто не сможет устоять перед ужасным грохотом и вспышкой. Если изготовить этот инструмент из прочного материала, сила взрыва может быть еще больше». Это было пророческое предвидение.
25 сентября 1066 года на английском побережье принял смерть с мечом в руке Последний Викинг - норвежский король Харальд III Суровый, он же Харальд Хардрада.
Один из знаменитейших воинов и авантюристов своей эпохи, Харальд провел жизнь, полную приключений. В 1030 году старший брат Харальда Олав, конунг Норвегии, погиб в битве при Стикластадире, защищая свой трон от датского конунга Кнуда. Харальд был тяжело ранен в этой битве; после чего он скрывался и лечился, а затем покинул Норвегию, перебравшись в Швецию. Далее он сформировал военный отряд из тех, кто, как и он, был вынужден покинуть страну в результате смерти Олава II, и в 1031 году вместе с отрядом прибыл в Киев, где поступил на службу к Ярославу Мудрому. Поучаствовав в походе на поляков, Харальд становится особо приближен к киевскому князю, и, набравшись духу, просит руки Елизаветы, дочери Ярослава, в которую был не на шутку влюблен. Ярослав отвечает отказом, не считая изгнанника Харальда ровней для дочери Киевского князя. Тогда раздосадованный норманн, забрав свой отряд, уходит со службы Киеву на службу в Константинополь. Ярославу и Елизавете он обещает добыть столько золота и славы, что станет достойным дочери правителя Руси.
В 1034 году Харальд со своей дружиной (около 500 человек, как заявляют саги, что скорее всего является преувеличением) поступил на службу к византийскому императору, в элитный наёмный отряд, известный как Варяжская стража. Достаточно быстро Харальд показал себя в бою и завоевал уважение гвардейцев. При византийском дворе за Харальдом, по легенде, закрепилось прозвание Молния с Севера.
В 1034—1036 годах Харальд участвовал в походах против пиратов в Малой Азии и Сирии.
В 1036—1040 годах отряд Харальда входит в состав византийской армии Георгия Маниака в сицилийском походе. Считается, что один из сицилийских городов он захватил с помощью той же хитрости, которую применила княгиня Ольга в древлянском Искоростене в 946 году: «он велел своим птицеловам ловить птичек, которые вьют гнезда в городе и вылетают днём в лес в поисках пищи. Харальд приказал привязать к птичьим спинкам сосновые стружки, смазанные воском и серой, и поджечь их».
В 1041 году в составе варяжской гвардии принимает участие в подавлении болгарского восстания Петра II Деляна. По сведениям скандинавских саг и болгарской летописи, Харальд лично убил болгарского царя в сражении. После этих событий он стал командиром всей гвардии.
В 1042 году Харальд и его варяги принимают активное участие в дворцовом перевороте, в результате которого император Михаил V Калафат был свергнут и ослеплён. Затем в результате интриг Харальд попадает в опалу. Спасаясь от суда, Харальд и его варяги принуждены были бежать из Константинополя и укрылись в Киеве.
В период службы в Византии Харальд добыл огромное количество золота и драгоценных камней, часть этой добычи он на протяжении этих лет отсылал на хранение Ярославу Мудрому.
Зимой 1043/1044 Харальд стал зятем Ярослава, взяв в жёны Елизавету Ярославну. Используя средства, накопленные на службе Византийской империи, Харальд с войском возвратился в Норвегию в 1045 году. Король Норвегии Магнус, приходившийся племянником Харальду, сделал того своим соправителем и наследником - а в 1046 году внезапно умер, после чего престол был занят Харальдом. В свое правление Харальд вел затяжную и кровавую войну с датчанами, проведя множество грабительских рейдов по датскому побережью, со Швецией, и собственными мятежными ярлами. Закончилось его правление, как и сама жизнь, в очередном военном походе- в 1066 году Харальд попытался завоевать Англию, на трон которой он претендовал. В битве при Стэмфорд-Бридже войско Харальда и его английского союзника эрла Тостига Годвинсона было разбито англосаксонским хирдом короля Гарольда II Годвинсона. Сам же норвежский король получил в этом бою смертельную рану: стрела вонзилась ему в горло. Так закончился земной путь Харальда Сурового, Последнего Викинга и Молнии с Севера.
Руслан Гостев [https://vk.com/wall-188058791_92110|перепечатал] заметку из этого паблика у себя. Там цитируется фрагмент книги Ливена "Россия против Наполеона", он довольно обширный, но у части аудитории вызвал недоумение и отрицание следующий фрагмент:
"Ни помещик, ни крестьянская община не горели желанием снова увидеть пожилого человека, вероятно, не способного заниматься сельскохозяйственными работами и, возможно, затаившего обиду на тех, кто много лет назад изгнал его, определив в рекруты. Помещик имел право запретить вышедшему в отставку солдату вернуться в его родную деревню".
При этом действительно формально помещик не мог запретить вернуться вышедшему в отставку солдату. Но фактически, если мы копнем чуть глубже, то обнаружим такую практику:
"Многие помещики вообще запрещали отставным солдатам жить «особыми» домами, если они не хотели вновь надеть на себя барщинное ярмо. Помещики нередко приказывали изгонять из своих деревень отставных солдат вместе с их семьями" ( ГАТО.-Ф. 161.-Оп. 1.-Д. 6532.- Л. 1-6)" - Щербинина Ю.В., диссертация "Социальная адаптация и правовое положение отставных и бессрочноотпускных солдат русской армии в XIX в."
А также: "...B настоящее время многие из этих отставных солдат не получают не только бывшей у них в пользовании земли, но даже и дозволения оставаться на прежнем жительстве в деревнях: то помещик не дозволяет, то крестьянское общество" - Н.Дубенский, "Устройство крестьян, вышедших из крепостной зависимости", 1862, № 8, с. 20-21.
То есть, запрет на возвращение в родные края был противозаконным, но социальная практика вполне существовала в реальности. На самом деле, это по-моему тот случай, когда спор - это хорошо. У Ливена тоже, строго говоря, формулировка неточная, из нее можно предположить, что это было законодательно закрепленное право.
Это еще к вопросу о том, что не все, содержащееся в документах, отражает то, как оно было в реальной жизни. И если с одной стороны существует мощное "интеллектуальное" течение, позицию которого можно свести к лозунгу "Архивы подделаны!", то существует и встречная распространенная ошибка - уверенность, что если в инструкции написано, то все по ней и живут. Причем, зачастую такие документарные идеалисты - это одновременно люди, переходящие дорогу на красный свет и получающие зарплату в конвертах. Такие дела.
#наполеоновскиевойны@dnislav
Бутырский пехотный полк был одним из старейших и прославленнейших полков русской армии: сформированный ещё при Михаиле Романове, он стал одним из образцов для создания в России полков "нового строя". Однако, отличившись в бесчисленных военных кампаниях, Бутырский полк в итоге переродился в лейб-гренадерский Эриванский, а в 1796 году был создан ещё один Бутырский полк, о котором мы и поговорим. Сформирован он был в составе двух мушкетёрских батальонов и двух гренадерских рот и долго скучать новоиспечённым бутырцам не пришлось, ибо они попали в состав армии великого Суворова, отправившегося в свои легендарные Италийский и Швейцарский походы. Там бутырцы под командованием полковника, а затем генерала Михаила Велецкого особенно отличились в разгроме превосходящих сил французов на реке Треббии и при штурме альпийского перевала Сен-Готард, за что полк был награждён так называемым "гренадерским боем", то есть особым видом почётной барабанной музыки.
Короче, боевой дебют у бутырцев удался на отлично, а вот продолжение вышло не очень: следующая кампания против французов окончилась неудачным для русских Аустерлицким сражением, где полк потерял сразу четыре своих знамени. Но! Потеряны то они были, но в руки Наполеона отнюдь не попали (как и в случае со знамёнами Азовского полка, о спасении которых мы уже писали вот здесь: https://vk.com/dnislav?w=wall-64321232_89201). Первое знамя сохранил под одеждой портупей-прапорщик Николай Кокурин, который, умирая во французском плену от ран, передал полотнище унтер-офицеру Михаилу Мостовскому, коий вернувшись на Родину, передал святыню командованию, получив в награду офицерский чин. Ещё два знамени сохранили прапорщик Алексей Измайлов и рядовой Яков Шанаин, которые со спасёнными полковыми реликвиями удрали из плена. Оба были повышены в званиях, а рядовой сверх того получил 100 рублей.
И, наконец, последнее знамя спасли поручик Иван Лаптев и прапорщик Садыков. Об обстоятельствах сего можно прочитать в сохранившемся рапорте самого Лаптева: «будучи в сражении при местечке Аустерлице, когда Бутырский мушкетёрский полк по усиленному на оный нападению неприятеля начал отступать и прапорщик Садыков 1-й того же полку быв ранен и обессилевши не мог более держать знамя Вашего Императорского Величества и сохранить оное, я, опасаясь, дабы оное не попало в руки французов, оторвал оное от древка, обернул себя по телу и захвачен был с оным в плен, также и упомянутый Садыков, который в непродолжительном времени во французском лазарете помер. Быв в руках неприятеля, сберегал то знамя при себе тайным образом в продолжение 7 месяцев. Воспользуясь случаем по прибытии надворного советника Званкова в Люневиль, по возвращении из Парижа, опасаясь дабы неприятель внезапным каким для меня случаем не усмотрел оное, признал за лучшее отдать сие для вручения Вашему Императорскому Величеству, которое и отдал в 1-й день июля 1806 года в присутствии господ генерал-лейтенантов Пржибышевского, барона Вимпфена и при полковниках князе Сибирском и Бибикове». Сведений о том, был ли Лаптев награждён за свой подвиг, не найдено.
А что же полк? А полк продолжил участвовать в наполеоновских войнах, особенно отличившись в сражении при Краоне в 1814 году, когда русские войска под командование генерала Михаила Воронцова нанесли стратегическое поражение имеющей огромный перевес в численности армии Наполеона. По словам самого Михаила Семёновича: «полки Ширванский и Бутырский, окружены будучи кавалериею неприятельской, под картечью отходили, строили каре, производили огонь по неприятелю и ходили в штыки на его кавалерию, каковые подвиги в виду всех, покрыв пехоту нашу славою и устранив неприятеля, удостоверяют, что ничего нет для нас невозможного». За этот подвиг полк получил Георгиевское знамя - наивысшую полковую награду в русской императорской армии. Закончил свою историю полк уже в Первой мировой, предварительно пройдя парочку турецких кампаний.
Бутырский пехотный полк был одним из старейших и прославленнейших полков русской армии: сформированный ещё при Михаиле Романове, он стал одним из образцов для создания в России полков "нового строя". Однако, отличившись в бесчисленных военных кампаниях, Бутырский полк в итоге переродился в лейб-гренадерский Эриванский, а в 1796 году был создан ещё один Бутырский полк, о котором мы и поговорим. Сформирован он был в составе двух мушкетёрских батальонов и двух гренадерских рот и долго скучать новоиспечённым бутырцам не пришлось, ибо они попали в состав армии великого Суворова, отправившегося в свои легендарные Италийский и Швейцарский походы. Там бутырцы под командованием полковника, а затем генерала Михаила Велецкого особенно отличились в разгроме превосходящих сил французов на реке Треббии и при штурме альпийского перевала Сен-Готард, за что полк был награждён так называемым "гренадерским боем", то есть особым видом почётной барабанной музыки.
Короче, боевой дебют у бутырцев удался на отлично, а вот продолжение вышло не очень: следующая кампания против французов окончилась неудачным для русских Аустерлицким сражением, где полк потерял сразу четыре своих знамени. Но! Потеряны то они были, но в руки Наполеона отнюдь не попали (как и в случае со знамёнами Азовского полка, о спасении которых мы уже писали вот здесь: https://vk.com/club16093055?w=wall-16093055_202688). Первое знамя сохранил под одеждой портупей-прапорщик Николай Кокурин, который, умирая во французском плену от ран, передал полотнище унтер-офицеру Михаилу Мостовскому, коий вернувшись на Родину, передал святыню командованию, получив в награду офицерский чин. Ещё два знамени сохранили прапорщик Алексей Измайлов и рядовой Яков Шанаин, которые со спасёнными полковыми реликвиями удрали из плена. Оба были повышены в званиях, а рядовой сверх того получил 100 рублей.
И, наконец, последнее знамя спасли поручик Иван Лаптев и прапорщик Садыков. Об обстоятельствах сего можно прочитать в сохранившемся рапорте самого Лаптева: «будучи в сражении при местечке Аустерлице, когда Бутырский мушкетёрский полк по усиленному на оный нападению неприятеля начал отступать и прапорщик Садыков 1-й того же полку быв ранен и обессилевши не мог более держать знамя Вашего Императорского Величества и сохранить оное, я, опасаясь, дабы оное не попало в руки французов, оторвал оное от древка, обернул себя по телу и захвачен был с оным в плен, также и упомянутый Садыков, который в непродолжительном времени во французском лазарете помер. Быв в руках неприятеля, сберегал то знамя при себе тайным образом в продолжение 7 месяцев. Воспользуясь случаем по прибытии надворного советника Званкова в Люневиль, по возвращении из Парижа, опасаясь дабы неприятель внезапным каким для меня случаем не усмотрел оное, признал за лучшее отдать сие для вручения Вашему Императорскому Величеству, которое и отдал в 1-й день июля 1806 года в присутствии господ генерал-лейтенантов Пржибышевского, барона Вимпфена и при полковниках князе Сибирском и Бибикове». Сведений о том, был ли Лаптев награждён за свой подвиг, не найдено.
А что же полк? А полк продолжил участвовать в наполеоновских войнах, особенно отличившись в сражении при Краоне в 1814 году, когда русские войска под командование генерала Михаила Воронцова нанесли стратегическое поражение имеющей огромный перевес в численности армии Наполеона. По словам самого Михаила Семёновича: «полки Ширванский и Бутырский, окружены будучи кавалериею неприятельской, под картечью отходили, строили каре, производили огонь по неприятелю и ходили в штыки на его кавалерию, каковые подвиги в виду всех, покрыв пехоту нашу славою и устранив неприятеля, удостоверяют, что ничего нет для нас невозможного». За этот подвиг полк получил Георгиевское знамя - наивысшую полковую награду в русской императорской армии. Закончил свою историю полк уже в Первой мировой, предварительно пройдя парочку турецких кампаний.
