100 ЛЕТ БУЛАТУ ОКУДЖАВЕ. ЮБИЛЕЙНЫЙ КОНЦЕРТ В ФИЛАРМОНИИ
(заметки неравнодушного зрителя)
На этот концерт нельзя было не пойти. Те, кто понял это слишком поздно, спрашивали лишний билетик уже в вестибюле метро «Маяковская». Это были в большинстве своём немолодые дамы разной степени элегантности, но безошибочно угадываемой интеллигентности – той, у которой степеней не бывает: она либо есть, либо нет. У нас не было лишнего билетика, и дамы понимающе улыбались и отступали со вздохом, и страстно хотелось сказать им что-нибудь вроде «Мы вам потом всё-всё расскажем!» Вряд ли это их утешило бы. Но я всё равно расскажу.
Концерт вёл
Валерий Баринов, и это было отдельным счастьем встречи с классическим актёрским мастерством. Он соединял и объединял всё происходящее на сцене в цельный спектакль, вплетая в него стихи Окуджавы, а читал он их так, что исчезал процесс чтения, исчезал и чтец – с тобой разговаривало само стихотворение. Такова сила нашей старой театральной школы, когда у каждого актёра в красном углу души висел плакат с бессмертным «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве». У современных актёров такой, наверное, тоже висит. Но подозреваю, что многие стирают пыль только с двух слов: «любите» и «себя».
Баринов предложил публике сесть в синий троллейбус – и полуторатысячный зал немедленно туда погрузился, причём без толкотни и давки, так что удобно было даже висящим на подножке. Ну, и – поехали!
Я не буду описывать каждую остановку – это может занять столько же времени, сколько и сам концерт, а он был щедр, почти четыре часа, и только имя Окуджавы позволило гардеробщикам сохранять любезную улыбку в 23.00, когда мы забирали свои пальто. Но на самом интересном остановлюсь.
Песни Окуджавы петь легко. Многие считают, конечно, что без его магического очарования… без неподражаемого голоса… без неповторимых интонаций… и т.д. эти песни существовать не могут, но… Могут. Песни Высоцкого в классический костровый репертуар входят редко, песни Окуджавы – всегда. Высоцкий словно говорит тебе: слабо, как я? Посмотришь на его напряжённую шею с жилами в палец, и сразу ясно – слабо. А Окуджава приглашает на своё угощение – подпевайте, мол, не стесняйтесь. Он не ставит невыполняемых задач самодеятельным гитаристам. Знаете всего три аккорда? Молодцы, у вас получится многое. Знаете пять? Получится почти всё. (На всякий случай: там, где аккордов больше, музыку писали Шварц или Рыбников, т.е. профессиональные композиторы). Специальные вокальные данные тоже не нужны, в мелодиях почти всё плавно, почти всё удобно. Вы только пойте. И все поют. Собираются, достают гитару – и поют. Даже когда поют плохо, всё равно получается хорошо, потому что у каждого подпевающего внутри есть собственный Окуджава, который от тебя ничего не требует, только подсказывает слова, и ты счастлив, и все вокруг счастливы, и у всех сердца настроены на любовь, потому что иначе – зачем?
Но на сцене всё по-другому, это не кухня, не костёр с палаткой, на сцене сама песня требует от тебя, чтобы ты её – спел. Преподнёс публике. Неважно, по-своему или по-окуджавски, главное – убедительно. И вот это было самым интересным: кто, как и в чём смог зрителей убедить.
Юлия Зиганшина убедила, что без капель датского короля в домашней аптечке счастья нам не будет. Я сегодня утром проверила в поисковике: на запрос «капли датского короля» первым высыпается продолжение «купить в аптеке». Поверила публика! Сразу после концерта, наверное, все бросились искать – и найдут. Под неромантичным названием «Нашатырно-анисовые» эти капли продаются и сейчас. А как не поверишь такой рекламе? Юлия виртуозно владеет голосом; тончайшие динамические оттенки и ювелирная фразировка – это всё о её исполнении. Но главное, она так доносит тексты – прямо вкладывает их тебе в сердце, – что виртуозность уходит на второй план. А в этом и есть высшее мастерство артиста.
Вот как это было – по-своему? По-окуджавски? Я вам скажу: это было по-королевски! Булат Шалвович был бы восхищён. В чёрном сверкающем платье Юлия выглядела королевой – и была ей, а что без короны, так это производственная необходимость: при таком темпераментном исполнении любой головной убор свалится.
Публика проводила Юлию овациями.
Троллейбус остановился, и в него вошёл
Роман Ланкин. Проездом из Бразилии в Сибирь.
Вот Роман всё играет по-своему, потому что он очень особенный. У него и гитара особенная – если прислушаться, у неё явный бразильский акцент. Да, я знаю, что в Бразилии говорят по-португальски, но гитары-то не словами разговаривают. Так что звуки точно оттуда. Из дебрей Амазонки. И вот из таких приблизительно дебрей весёлый барабанщик в руки палочки кленовые берёт – и убеждает необычной аранжировкой самую консервативную публику, потому что это: а) безупречно исполнено, и б) текст донесён и вложен в зрителя. А текст здесь не просто текст, это стихи высокой пробы, и если увлечься всякими пряными кунштюками, рискуешь заслонить стихи. Но этого не происходит, потому что Роман выходит на сцену не для демонстрации крутизны своих аранжировочных решений, а потому что хочет нам что-то сказать с помощью этих стихов. Что-то очень важное для себя. Он по-честному проживает эти песни. И публика слушает и верит, и аплодирует, и кричит «браво».
А за склянку тёмного стекла моё личное спасибо. Это был мини-спектакль. Я смотрела на людей вокруг – все замерли. Шевелили губами только. Тоже, наверное, думали, что это про них песня. И тоже получили в этой склянке какой-нибудь волшебный эликсир. Я вот терзалась, что у меня новая повесть очень уж неформатная получается – а послушала, как Ланкин поёт «каждый пишет, как он дышит», и всё, больше не переживаю. Убедил.
На следующей остановке пела
Сурганова и Оркестр. Светлана Сурганова с оркестром из одного человека (это не я, это она его так представила). Но она и без оркестра поставила бы зал на уши – столько драйва было в «Песенке о несостоявшихся надеждах» про незадачливого корнета! Блестящий профессионализм и полная самоотдача.
Совершенно потрясла Ирина Муравьёва. Уникальная актриса! В каждом движении непридуманный, недемонстративный артистизм. Её встретили таким ураганом оваций, что петь было уже не обязательно, но она пела – и как! Я очень прохладно отношусь к минусовкам, всё-таки они почти всегда отделены от исполнителя невидимой стеной, но тут я даже не заметила, что на сцене нет аккомпаниатора. Прекрасное пение и изумительное владение залом – она буквально дирижировала публикой, и все с восторгом подчинялись. И воздушное платье её было синим, как троллейбус…
Мы ехали уже больше трёх часов, но переполненный зал не терял энтузиазма и ждал финала. Хотя в этом концерте каждый номер был гвоздём программы, последние гвозди всё-таки железно считаются самыми золотыми. И вот запахло корочкой такой поджаристой в исполнении Анны Ардовой – однако пассажиры вдруг заёрзали. Анна просила зал подпевать, но никто не решился. Да это было и невозможно: подача песни была такой по-актёрски свободной, такой драматичной, такой артистичной, что... даже слишком. «Театр мимики и жеста», пронеслось по рядам.
Может, с какой другой песней такое количество артистизма выглядело бы органично, но – «Корочка»! Прелесть и залог бессмертия «Корочки» в её безыскусной простоте (поэтому песня и перешла в разряд народных). Это непростая простота. Это простота старых фотографий, когда камера запечатлевала жизнь, а не пересочиняла её в угоду тщеславию и стороннему любопытству. Этой-то подлинности песня и лишилась. Жаль. Но и у такого прочтения, судя по аплодисментам, оказалось достаточно поклонников.
И тут на сцену вышли те, кто по идее должен был триумфально завершить концерт – группа «Ундервуд», которая только что выпустила к юбилею Окуджавы целый альбом со своей трактовкой легендарных песен. Зрители, что называется, предвкушали.
Ундервудовцы начали с собственного музыкального приношения мэтру. Несколько гитар, труба, рояль, бэк-вокал в составе трёх красавиц – это было впечатляюще, особенно в контрасте с предыдущими одинокими менестрелями. Слегка ошарашенная публика пыталась осознать новые впечатления (многие даже не поняли, что это песня «Ундервуда», а не Окуджавы), но переварить их удалось не всем. Тонкий ручеёк несогласных потёк к выходу.
Однако дальше пошла уже программа из песен самого Окуджавы, и первым в зал полетел «Шарик». Только вот летел он как-то невысоко. К земле тянула плотная музыкальная ткань, неожиданная полифония Баха в начале и ещё более неожиданный иностранный язык в середине песни. Румынский, сказали справа от меня. Польский, уверенно заявили слева. Были и совсем экзотические варианты. Пока разбирались, песня кончилась, а шарик… в общем, не вернулся шарик. Часть зрителей решительно встала – и покинула троллейбус.
И так было после каждой следующей песни. «Вы на следующей выходите?» – слышалось повсюду. К концу выступления осталась половина зала. Если бы я там не сидела, не поверила бы рассказу. Но это было. Чтобы поддержать артистов, некоторые зрители достали телефоны, и в зале загорелись огни святого Эппла. Надеюсь, они как-то скрасили музыкантам картину исхода…
Да, это было неожиданно. Публика не поняла и не приняла ни трактовку, ни рокерскую раскованность. Привыкший к кристальной ясности Окуджавы зритель ждал разговора – а получил демонстрацию (чего именно, читатель может додумать сам). Зритель же демонстраций не хотел и пошёл домой.
А напрасно.
Потому что концерт на этом не кончился. Последним в полупустой троллейбус вошёл сам Окуджава. С гитарой. Экран ему ничуть не мешал. Он сел и запел: «Пока земля ещё вертится…» Оставшиеся пассажиры встали и подхватили молитву – хором, настоящим, мощным, всепроникающим хором. Это было необыкновенно величественное зрелище! Так Булат Шалвович завершил посвящённый своему столетию вечер.
P.S. Вряд ли музыканты «Ундервуда» расстроились. Они взрослые и умные. Просто в зале была не их публика. Сегодня эти люди ушли домой, а завтра уйдут совсем. Настаёт новое время, к троллейбусу уже подходят новые пассажиры, в наушниках и с опущенным взглядом, потому что в новой реальности необязательно смотреть друг на друга.
Впрочем, троллейбусы, кажется, в Москве отменили.
Музей Окуджавы
